Школьное сочинение

Ирина СОЛОМЕННИКОВА,

ученица 8 класса Верхнепозимской СОШ

(Воткинский р-н)

 

СОЛДАТЫ ПОБЕДЫ

 

Война! Какое страшное и скорбное слово. Война оставила свой след в душах и судьбах многих и многих русских людей. Всё меньше и меньше остается тех, которые на собственных плечах вынесли все тяготы войны и послевоенного времени. Пройдет несколько лет, и некому будет рассказывать о том, что они видели и пережили во время той далекой Великой Отечественной.

Мне повезло: рядом со мной живет человек, который прошел дорогами войны до самой Победы. Это мой дедушка, зовут его Иван Гаврилович Соломенников. Родился он в 1924 году в деревне Верхняя Позимь. Здесь же закончил 7 классов и работал в колхозе «Красноармеец». Отсюда же 22 июня 1942 года был призван в армию, а было ему всего-то 17 лет.

Два года прослужил дедушка в городе Мурманске, в береговой морской пехоте. В одном из боев был ранен, и его отправили в госпиталь. После того как затянулись раны, он попал в разведчасть Ленинградского фронта.

Мой дед вместе с другими солдатами ходил в тыл врага. Разведчики добывали сведения о расположении фашистских войск, взрывали мосты, железные дороги, приводили «языка». Они часто рисковали своими жизнями, чтобы выполнить приказ. Сколько разведчиков не вернулось с задания, скольких из них наградили посмертно… А сколько имен до сих пор неизвестно!

Готовилось наступление наших войск. Разведотряду был дан приказ: взять «языка». Стояли темные зимние ночи. В одну из таких ночей разведчики отправились на задание. Отряду удалось незаметно перейти линию фронта и глубоко проникнуть в тыл врага. Несколько ночей разведчики выслеживали «языка». Наконец на лесной дороге бойцы увидели машину с немецкими офицерами. Охраны не было, так как это было глубоко в тылу. Разведчики гранатой взорвали машину. Немецкий шофер и один офицер погибли. Второй, прихрамывая, побежал к лесу, прижимая к себе папку с важными документами. Разведчики догнали немца, повалили его, отобрали папку. Врага связали, в рот засунули кляп, чтобы он не мог позвать на помощь. Немец был толстый, откормленный, идти отказывался и как мешок валился в снег — пришлось тащить его где волоком, где на закорках. Отряд продвигался к своим медленно, и командир понимал, что такими темпами они не успеют к сроку. Немец тоже был не дурак — догадывался, что его не пристрелят, и  всячески старался замедлить движение отряда: спотыкался, падал, стонал.

Подошли к линии фронта. Уже слышался грохот орудий и были видны вспышки ракет. Приближался рассвет. Разведчики могли не успеть. Офицер сидел на снегу и усмехался. Тогда дедушка от злости и бессилия схватил плетку и хлестнул ею немца. Фашист такого не ожидал и вскочил как ошпаренный. И тогда дедушка снова хлестнул его плеткой и приказал идти. Немец, подгоняемый плеткой, побежал вместе с разведчиками. Так отряд благополучно добрался до своих.

В папке оказались действительно очень важные документы, да и офицер многое рассказал о месторасположении врага, количестве орудий и танков. Это помогло ускорить наступление советских войск. За этого «языка» дедушку наградили медалью «За отвагу».

Позднее он участвовал в боях за освобождение Выборга, был контужен, снова попал в госпиталь, не успев получить заслуженный им орден Славы III степени.

Еще долго, до последнего дня войны, шел мой дедушка сквозь пожарища сражений. В 1945 году их 168-я стрелковая дивизия освобождала Прибалтику: Эстонию, Латвию, Литву.

— В Риге погибла наша радистка, — смахивая навернувшуюся слезу, рассказывает дед. — Молоденькая девушка из Пензы… Подорвалась на заминированном диване. Ее последними словами были: «Посижу на мягком диванчике».

Дедушка освобождал Варшаву, дошел до польского города Познань. Там в одном из боев попал с товарищами в окружение. Выйти из него удалось, но делать это пришлось поодиночке.

Черной ночью, когда даже звезды не мерцали, бежал молодой солдат по лесу, огромному и темному, и всё казалось, что за каждым деревом — люди. Бежал долго, но вот вдалеке показался огонек. Посреди полянки стоял небольшой деревянный дом. Здесь жила одинокая женщина-полячка. Она впустила русского солдата, накормила, дала чистую одежду.

Тем временем фашисты вышли на его след и тоже пришли на хутор. Они обыскали всё, но дедушку не нашли. Тогда немцы принялись допрашивать хозяйку, но старая женщина молчала, не желая выдавать русского. В ярости враги расстреляли ее.

О чем думала эта польская женщина, зная наверняка, что ее могут расстрелять, за то что она укрывает русского солдата? Быть может, она вспомнила своих сыновей, которые вот так же затерялись на дорогах войны. И где-то другая женщина накормит, согреет и поможет им. Или просто, насмотревшись на жестокость, варварство фашистов, на гибель ни в чем не повинных людей, пожалела русского паренька, ценой собственной жизни спасла молодую жизнь.

А дедушка в это время сидел в печной трубе, где спрятала его старая полька. Он всё слышал и молча плакал. Когда фашисты ушли с хутора, дедушка вылез из трубы и отправился к своим через линию фронта.

Из Польши дедушку направили в Казанское танковое училище. Здесь он и встретил Победу. Сколько было слез радости и гордости за то, что выстояли, выдержали, не встали на колени.

Весной 1947 года дед демобилизовался и вернулся домой.

У моего дедушки десять орденов и медалей. Среди них медаль «За оборону Ленинграда», орден Отечественной войны II степени, орден Славы III степени.

В 1950 году дел женился на моей бабушке — Александре Демидовне. Вместе они вырастили и воспитали семерых детей. Сейчас у деда шестнадцать любящих его внуков.

Мой дед прожил долгую и трудную жизнь. Не покладая рук трудился в родном колхозе. И сейчас, будучи на пенсии, ведет свое хозяйство.

В нашей большой дружной семье есть два важных праздника, когда все собираются в доме дедушки. Это 9 Мая — День Победы и 9 сентября — день рождения деда. В эти дни мы садимся за один общий стол, поздравляем нашего старого дедушку с праздником, читаем ему стихи, поем вместе с ним его любимые песни — «Катюшу» и «Землянку».

Я думаю, что поколение молодых людей должно знать и понимать, какой ценой была завоевана победа, и чтить тех, кто ковал ее и на фронте, и в тылу. Я горжусь, что мой дед — фронтовик, а бабушка — ветеран труда.

Низкий поклон вам, дорогие ветераны, и огромное спасибо за то, что мы сейчас живем и учимся.

 

 

 

Михаил ЗОЛОТЫХ,

ученик 7 класса СОШ № 42

(г. Ижевск)

 

ДЕТИ ВОЙНЫ

 

У меня есть две замечательные бабушки — Люся и Клава — Людмила Евгеньевна и Клавдия Петровна. Когда началась война, бабушке Люсе было 8 лет, а бабушке Клаве — всего 4 года, но они довольно хорошо помнят военные годы. Наверно потому, что это были самые тяжелые, самые голодные годы…

Я попросил своих бабушек написать, что они помнят о войне, как они жили, что ели, как одевались, как воспринимали войну. Я очень хочу, чтобы их воспоминания остались в архиве нашей семьи, чтобы следующие поколения могли прочитать эти записи и лучше представить, что такое война, как было тяжело всем тогда, особенно маленьким детям.

 

Моя бабушка, Людмила Евгеньевна Голованова, родилась в 1932 году и до самого начала войны жила со своей мамой и старшей сестрой Валей в Москве.

— Был июнь 1941 года. Каждый день я со своей сестрой Валей с нетерпением ждала маму с работы. Она должна была принести путевку в пионерский лагерь. Мы с сестрой закончили учебу, я перешла в третий класс, а Валя — в седьмой. Но путевок всё не было. И вот приезжает мама с работы (а работала она переводчицей с французского языка в Московском историко-архивном институте) и говорит, что дали нам путевки в лагерь. Что тут началось: мы с Валей пели, плясали, скакали и не то чтобы смеялись, а кричали от радости.

На сборы нам дали два дня. Июнь выдался теплый, солнечный, и мы предвкушали радость купания и походов. В лагерь уезжали весело, на Курском вокзале было много народу и машин, вожатые собирали нас по отрядам. Я и Валя оказались в разных отрядах. Мы погрузились в автобусы и поехали. Лагерь находился недалеко от Москвы — на Волоколамском шоссе.

Лагерная жизнь била ключом. Было весело, мы купались, загорали. В один из дней мы услышали гул самолетов — какой-то непонятный и незнакомый, но не придали этому никакого значения. Так продолжалось дня три. Начальник лагеря и воспитатели часто собирались вместе, что-то обсуждали, спорили, а нам до этих разговоров не было никакого дела — у нас продолжалась веселая лагерная жизнь.

Но вот однажды нас разбудили в 5 часов утра и сказали, чтобы мы срочно собирали вещи. А у нас всё разбросано, мы и не знаем, с чего начать. Моя сестра Валя была очень аккуратная и серьезная, все свои вещи быстро собрала и пошла ко мне на помощь. Но тут нас стали бомбить — за сборами вещей и шумихой никто не услышал приближения немецких самолетов. Что тут началось: шум, беготня, слезы! Начальник лагеря по радио сказал, что это налет немецких самолетов, срочно велел всем укрыться в лесу вместе с воспитателями и от них никуда не отходить. От страха я тряслась и плакала, рядом стояла старшая сестра, она успокаивала меня, а сама тоже дрожала. Бомбы падали близко, разрывались они со страшным грохотом, кругом огонь, дым! Продолжался налет минут пять, а может быть, и меньше, но мне всё это показалось вечностью.

Когда самолеты улетели, наступила тишина. Но и тишина меня пугала — было такое ощущение, что находишься в какой-то бездне. Через несколько минут полного оцепенения все зашевелились, стали искать друг друга, побежали к своим корпусам. Ужас от увиденного охватил меня: четыре корпуса были полностью разбиты, три корпуса остались, но у них были выбиты двери, окна остались без стекол. Кругом валялись игрушки, вещи ребят, одежда, посуда…

Горнист собрал всех на поляну, где у нас проходили линейки и стоял флагшток. Поляну нашу было не узнать — земля выворочена, ямины, осколки стекол! Начальник лагеря сказал, что 15 детей ранено, а две девочки из младшего отряда находятся в тяжелом состоянии, у них осколочные ранения.

Позвонили в Москву, но там, видимо, уже знали, что мы попали под обстрел, и скоро приехало четыре машины «скорой помощи» и у везли раненых.

Начальник лагеря сказал нам, что рано утром следующего дня мы должны уехать обратно в Москву. Позже нас собрали в уцелевших корпусах. Вожатые и повар разносили еду, но все были напуганы, многие остались без вещей — и еда не шла на ум. Вожатые плакали, уговаривали нас поесть — но ели мы вяло. Я вообще не могла есть — комок стоял в горле, ужас сковал меня всю. Я прижалась к Вале, и мы не плакали даже, а как-то непонятно хныкали. Из корпуса нас не выпускали, боялись неразорвавшихся бомб. Так мы и провели ночь.

Утром, как только рассвело, нас уже ждало восемь больших автобусов (мы их звали «хрюшки», так как «нос» машины напоминал пятачок поросенка). Быстро-быстро посадили нас в автобусы, а в двух машинах уложили остатки наших вещей и лагерное хозяйство, вернее то, что от него осталось. Эти две машины ехали впереди колонны. Проехали лес, наши лагерные места, впереди был крутой подъем. И вот тут-то опять на нас налетели немецкие самолеты. Мы им были очень хорошо видны — как на ладони, а машины в гору, как назло, шли очень медленно. Автобусы с детьми срочно остановили, ребята выпрыгивали из них, некоторых вытаскивали вожатые. Нам приказали залечь в придорожные канавы. А машины с вещами продолжали взбираться в гору — этим они отвлекали немцев от автобусов с детьми. Эти-то две машины немцы и разбомбили. Водители остались живы — в последний момент они выпрыгнули на ходу в канаву.

Мы вернулись в Москву. На Курском вокзале нас ждали родители. Им сообщили, что какие-то машины разбиты, но никто не знал, были ли там дети, и все ужасно волновались. Когда автобусы начали подъезжать к вокзалу, началась паника и среди детей, и среди родителей. Я ехала с Валей в пятом автобусе, окно было открыто. Подъезжая к вокзалу, я орала во всё горло: «Мама, мы живы, живы!» Все плакали.

Так началось для бабушки ее военное детство.

Рядом с домом, где жила бабушкина семья, располагалась воинская часть связистов. Она находилась на этом месте еще до войны. Москву часто бомбили, стекол в доме не было, вместо них к рамам прикрепляли одеяла.

Моей бабушке сейчас 72 года, но она очень веселая, энергичная, активная. А когда ей было всего 8 лет, она была смелая, озорная, дружила с соседскими мальчишками и, как она сама говорит, больше походила на мальчика, чем на девочку. Однажды их «команда» даже задержала немецкого лазутчика. Вот как это было.

— Около нашего дома была небольшая яма — наше любимое место игры в прятки. И вот однажды вечером видим, что кто-то светит фонариком в небо — как будто сигналы подает. А через некоторое время немецкие самолеты начинают бомбить воинскую часть. Наша ребячья компания состояла из пяти человек — четыре мальчишки и я, мы с детства росли вместе. И вот четверо мальчишек остались «охранять шпиона», а я побежала в воинскую часть к дежурному офицеру. Он очень серьезно отнесся к моим словам, взял двух солдат, и я задами провела их к месту, где предположительно засел лазутчик. По команде офицера мы все вместе — два солдата, мальчишки и я — враз налегли на шпиона, скрутили ему руки и увели в воинскую часть. Этот человек действительно оказался шпионом.

Через три дня нас вызвал офицер, которому мы помогали брать лазутчика, построил, поблагодарил «за службу», вручил нам по куску хлеба, колбасы и по фонарику. Вот уж мы были рады! Рассказали обо всем родителям и были страшно горды, что мы помогаем Красной Армии громить фашистов.

В 1942 году семье предложили эвакуироваться из Москвы в Кировскую область. Вот что рассказывает об этом бабушка.

— Доехали мы на поезде до Вятских Полян. Если ехать дальше до Кирова, то надо было проезжать через всю Удмуртию, а для нас это было дорого. К тому же поезда ходили плохо, всё было забито беженцами. Мама на вокзале стала искать возчиков, которые на лошадях возили продукты и хозяйственные товары из Вятских Полян до села Лазаревское, куда мы и были определены. После долгих поисков и уговоров один возчик согласился взять нас. Воз был не очень загружен, да и у нас вещей было немного. Единственную ценную вещь — швейную машинку — украли у нас в Москве на Казанском вокзале. Погрузились. От всех волнений я на возу быстро уснула, мама и Валя сидели впереди. Трясло, дороги были плохие, и как я свалилась с телеги на дорогу — не знаю. Никто не заметил «потери». Когда Валя обернулась посмотреть, как я устроилась, на возу меня уже не было. Лошадь остановили и побежали меня искать. А я лежу на обочине дороги, в траве, меня не трясет, тепло, я сплю! Почти километр прошли мама с Валей, пока не нашли меня. Растормошили, подняли. И смех, и слезы!

Приехали в село Лазаревское. Село большое, добротные дома, большая базарная площадь. Выгрузили нас у сельсовета, мама пошла к председателю. Он определил нас на житье к тете Кате. Муж у нее был на фронте, дом большой, места всем хватило. Тетя Катя приняла нас очень тепло. Надо сказать, что вообще всех эвакуированных местные жители принимали очень хорошо, помогали выжить.

Жизнь была очень тяжелая, голодная. Когда стало совсем невмоготу, мама дала нам две пачки швейных иголок, которые мы привезли из Москвы, и отправила в ближайшую деревню Пьянцы. Шли через лес, дорога хорошая, никого не боялись — людей было мало, а волки на нас, таких худеньких, наверно, и не покушались. Выйдя из леса, мы были очарованы увиденным. Представь себе широкую просеку в сосновом столетнем лесу. Слева — длинный ряд домов, справа — по всей длине деревни спуск к ручью. На этом спуске огороды и бани, ниже — ручей, и сразу вверх — снова сосновый лес. Такая красота предстала перед нами, что сели мы около первого дома и любовались. Мне 72 года, но эта картина у меня до сих пор перед глазами.

Иголки мы продали быстро. За них нам давали хлеб, картошку, горох, пшено, муку. Счастливые и сытые, мы пришли домой.

Весной 1943 года дали нам небольшой участок земли под картошку. Но выращенную картошку мы сдавали на местный завод. А завод этот для фронта производил спирт. Осенью за сданный картофель мы получили мешок картошки.

Когда бабушка рассказала мне этот эпизод, я удивился и спросил: «Разве можно было так поступать с людьми? Мешок картошки за всю сданную картошку?» Но бабушка объяснила мне, что тогда всё это воспринималось нормально, люди работали с утра до ночи, приближая Победу, ничего не требовали для себя. Все жили одной мыслью — помочь фронту, помочь нашим солдатам.

Бабушка Люся вспоминает годы эвакуации как очень тяжелые, очень голодные, но говорит и о том, как помогали им местные жители, как жили все одной большой семьей. Провели они в эвакуации три года, и бабушка вспоминает многие эпизоды из этого времени. Вот некоторые из них.

— У тети Кати (у которой мы жили) был поросенок. И когда тети Кати не было дома, я и моя подруга Лена, местная девочка, выгоняли его на улицу. Поросенок, хрюкая, гонялся за нами, а мы смеялись и бегали от него. Тетя Катя увидела это и «нашпарила» нас крапивой. Несколько дней мы не могли садиться, ноги ужасно чесались, но урок даром не прошел — больше к поросенку мы не подходили!

Однажды летом я заболела — врачей не было, лежала я на чердаке, ничего особенно не болело, но состояние было разбитое, ходить, сидеть, принимать пищу я не могла. Лежала почти два месяца. Над головой висели гроздья сушеной красной рябины, ее я и ела, а если спускалась вниз и видела, что мама и Валя едят, мне становилось плохо. Я выжила, но сильно похудела, шатало меня из стороны в сторону. Так я до сих пор и не знаю — что со мной было, что за болезнь.

Еще запомнила один эпизод. Был какой-то церковный праздник, мы с Леной пошли на кладбище, взяли с собой сумки. Просили подаяние. Лена была сиротой, жила с бабушкой, достатка в доме тоже не было. Кормились чем попало. Около церкви подавали нам хорошо, принесли домой всякой вкуснятины.

В 1944 году бабушкиной маме, моей прабабушке, разрешили вернуться в Москву — ей пришел вызов на работу, так как нужны были переводчики. Да и фашистов в 1944 году уже выгоняли с территории нашей страны.

Я спросил бабушку о том, помнит ли она День Победы, 9 мая. И оказалось, что моя бабушка была в этот день на Красной площади, видела этот великий праздник своими глазами.

— Я пошла на площадь с подружками. Там было море народа. Наверно, несколько десятков тысяч. Песни, крики. Люди не просто кричали от счастья, а орали во всё горло, нисколько его не жалея. Мы с девочками отошли к мавзолею, думали, нас задавят. Помню танцующих людей, очень много гармошек. Сплошное счастье на лицах людей. Отмечали разгром Германии, нашу Победу, вспоминали погибших. Вечером был грандиозный салют.  Нам казалось, что буквально с завтрашнего дня начнется новая, счастливая жизнь, полная достатка, останутся позади трагедии, переживания, голод, болезни.

К сожалению, не всем мечтам суждено было сбыться. Послевоенные годы тоже были тяжелыми и голодными. Да и сегодня пенсионерам нелегко. Но их оптимизм, закалка, вера в лучшее будущее страны, в лучшую жизнь своих внуков помогает им переносить трудности и с оптимизмом смотреть вперед.

Бабушка закончила в Ленинграде институт физкультуры, была направлена по распределению в Удмуртию. Более тридцати лет проработала тренером в спортивной школе, она — ветеран труда. У бабушки сотни учеников. Они часто приходят к ней, пишут письма, поздравляют с праздниками. Бабушка Люся живет в Ижевске, сейчас она на пенсии, но продолжает работать, заряжая своим оптимизмом даже более молодых коллег.

 

Моя вторая бабушка, Клавдия Петровна Золотых, родилась в 1937 году в городе Ульяновске. Город находился за линией фронта, в тылу нашей армии, но война отзывалась и здесь. Бабушка Клава вспоминает.

— В Ульяновске войны не было, но в город залетали немецкие самолеты и бомбили его. Когда самолеты приближались к городу, громко гудела сирена. Мы пулей убегали с улицы домой и прятались в темные места — под кровать, под шкаф — думали, что там безопаснее. Сидели и ждали, когда кончится налет. А если сирена была вечером, то срочно закрывали окна тряпками, чтобы свет не просачивался на улицу. Кто-то из детей, а нас было четверо, должен был выйти на улицу, обойти дом, проверить все окна.

Война напоминала о себе и сотнями солдат, которых переправляли через Волгу, на запад, на линию фронта. Некоторые из солдат до фронта так и не добирались, если немецкие обстрелы настигали их на переправах через реку.

В 1944 году Клава пошла в первый класс. Однако школа запомнилась бабушке не столько уроками, рассказами учителей, сколько тем, как они ждали большую перемену. Ведь именно тогда детей кормили.

— Мы все ждали перемену после второго урока. Нам давали по одной чайной ложке сахарного песка и кусочек черного хлеба. Мы сидели за партами, перед нами был кусочек газеты. Учительница проходила по рядам и каждому на эту газетку сыпала сахар и давала кусочек хлеба. Мы макали этот хлеб в песок и ели. Как это было вкусно!

Во время войны жили очень голодно, всё время хотелось есть. Помню, мама уходила в деревню и меняла вещи на хлеб, крупу, муку. Хлеб можно было купить и на базаре, но денег не было, да и стоил он очень дорого.

У мамы был плащ темно-синего цвета, и она без конца сдавала его в ломбард. За него маме давали деньги, она покупала на них еду, а когда папа приносил зарплату, мама шла и забирала плащ. А потом всё повторялось с начала.

Бабушка рассказывает, что весной, когда стаивал снег, они с мамой ездили на поля и собирали гнилую картошку. Привозили домой, промывали ее водой из колонки, убирали кожуру, и из гнилой картошки мама делала детям лепешки. Они были жесткие, серо-синие. А летом выручали лес, луга. Люди ели дикий лук, щавель, «вороньи ягоды», разные травы.

Одежды тоже было мало. Вот как бабушка пишет об этом.

— Одежду мы, дети, донашивали друг за другом. Днем ходили в этой одежде, а ночью клали ее под голову и укрывались ей. Портфелей — ходить в школу — не было, папа делал нам их из фанеры. На 18 квадратных метрах нас жило 9 человек, учили уроки по очереди, стол постоянно был занят.

После войны жизнь налаживалась очень медленно, тоже было очень трудно. На хлебные карточки выдавали 200 граммов в сутки на неработающего и 400 граммов на работающего. Но даже имея карточку, хлеб достать было очень трудно. Вот как бабушка Клава вспоминает первый послевоенный год.

— Мы, дети, занимали очередь за хлебом с утра, стояли целый день, меняя друг друга, а хлеб так и не привозили. Вечером нас меняла мама, а мы уходили домой и ложились спать. И во сколько бы мама ни пришла с хлебом, мы все вставали, обычно это было в два-три часа ночи. Она делила хлеб на кусочки, мы тут же их съедали — и так до следующего раза.

После войны, бабушка Клава закончила в Ульяновске  технический институт, получила специальность инженера-метролога. По распределению приехала в Ижевск, более тридцати лет проработала на механическом заводе. Она заслуженный работник завода, ветеран труда. Несмотря на тяжелое, голодное детство бабушка сохранила жизнелюбие, оптимизм. У нее золотые руки, она печет очень вкусные пироги, помогает своим детям и внукам.

Тысячи пожилых людей, таких, как мои любимые бабушки, пережили войну. На их детские годы выпали недетские испытания. Я очень хочу, чтобы все они были здоровы, чтобы мы, внуки, радовали их своими хорошими оценками, чтобы все были внимательны к ним, помнили их заслуги перед нашей страной.

 

 

 

Лиля ФИЛИМОНОВА,

ученица 8 класса Зареченской СОШ

(Граховский р-н)

 

«…А ПРОСТО — ТРУДНАЯ РАБОТА»

 

Когда была война, меня еще не было на свете. Я узнала про нее из книг, кинофильмов. А расспросить про войну мне не у кого — два моих прадедушки погибли на войне. Но я помню, как моя бабушка, Надежда Антоновна Филимонова, рассказывала нам про свое детство, военное детство.

Поэт-фронтовик Михаил Кульчицкий писал, что война не фейерверк, «а просто — трудная работа». И эту нечеловечески трудную работу выполняли не только мужчины, защитники Родины испокон веков, но и старики, женщины и дети.

Дети войны… Кто-то встретил ее совсем крохой, кто-то подростком, кто-то был на пороге юности. И каждому выпала своя судьба: кто воевал на фронтах и в партизанских отрядах, кто работал на фабриках и заводах, в колхозах, а кому-то досталась еще и сиротская доля.

Моей бабушке было двенадцать лет, когда началась война. В семье их было пятеро: Надя, Анна, Нина, Валя и Вера. Отец трех старших сестер умер в 1934 году. Прабабушка снова вышла замуж, родила еще двоих. Мужа забрали в армию, и мать осталась одна с пятью детьми. Кормить их было нечем, и она украла пшеницу из склада. Вечером эту пшеницу пожарили, поели, а утром прабабушку забрали. Было это восьмого марта 1942 года. Самая маленькая — трехлетняя Вера стояла на подоконнике и смотрела, как уводят маму, а другие девочки босиком бежали по снегу до конца деревни.

И вот на руках моей тринадцатилетней бабушки осталось четыре младших сестры. Пока в подполье было немного картошки, они еще как-то жили. Но весной злые люди убили собаку и украли картошку из погреба. Лето прожили более или  менее безбедно. А на зиму перебрались к родственнице в Гулюшурму. Так прошла еще одна военная зима. Летом снова вернулись к себе, в деревню Мамаево. А в деревне Котловка открылся детский дом. Учительница Вера Афанасьевна оформила младших Нину, Валю и Веру в детдом, а Надя и Аня остались дома.

На долю сестер выпало всё: и голод, и холод, и тяжелая работа. Топить дом было нечем — разбирали хозяйственные постройки. На ноги надеть было нечего — научились плести лапти. Обматывали ноги тряпками, надевали лапти и так ходили. Есть было нечего — ели лебеду, крапиву, весной в поле собирали мороженую картошку. Иногда ходили в Котловку к младшим сестрам, а по дороге в деревнях попрошайничали. Из Котловки приходили домой голодные, дома было холодно. Залезут на печь, поревут-поревут да уснут.

А в колхозе бабушка Надя работала куда пошлют. Пришлось работать прицепщицей — вставала рано, очень спать хотелось, несколько раз засыпала, чуть под плуг не падала. А еще ее, тринадцатилетнюю, послали на лесозаготовки. Там неделю поработала, узнали, что ей нет четырнадцати, и отправили обратно. Домой из Полякова шла пешком, в некоторых деревнях приходилось ночевать. Но не все пускали к себе на ночь, кто-то и собак спускал… А пришла в деревню, там ее отругали и велели снова вернуться на лесозаготовки. И так не один раз. После нескольких случаев ее судили. Суд проходил в деревне Благодатное. Когда бабушка всё это рассказала суду, в зале люди плакали. Судья сказал, что не ее судить надо, а тех, кто ее посылал. После этого случая бабушка Надя стала работать дояркой. Потом очень сильно болела скарлатиной, выжила, продолжала работать в колхозе. В 1947 году пришла из тюрьмы домой их мама. Она забрала детей из детдома и переехала жить на конный завод.

Всю свою жизнь, сорок три года, бабушка Надя проработала дояркой. Стала заслуженным человеком, неоднократно была участницей ВДНХ, награждена бронзовыми и серебряными медалями ВДНХ. Наградили ее орденом Ленина и орденом Октябрьской революции.

Сейчас моей бабушки уже нет в живых. Но я на всю жизнь запомнила, как на ее глаза наворачивались слезы, когда она вспоминала военные годы, годы детства…

Подвиг… Какой он? Мы порой об этом не задумываемся. Но я знаю, что бабушка Надя совершила подвиг своей жизнью: благодаря ей остались живы ее младшие сестры — до конца ее дней они называли ее ласково няней. А своим трудом она приближала день Великой Победы.

Много сложено песен и стихов о войне, написано книг. Но сейчас появилась еще «Книга памяти». В ней есть имена моих земляков, прославивших свою деревню. В ней есть и имена моих прадедушек — Ивана Ивановича Филимонова и Михаила Петровича Орехова. Я горжусь ими.

Я рассказала только небольшую часть истории моей семьи — историю детства бабушки. Я считаю, что надо знать о своих дедушках и бабушках. Это наши корни, наш род.

 

 

 

Вера БЛИНОВА,

ученица 11 класса Селтинской СОШ

 

КОГДА СТОЮ У ВЕЧНОГО ОГНЯ

 

Да, огонь красивее между всех живых,

В искрах ликование духов мировых.

В пламени ликующем — самый яркий цвет.

В жизни — смерть и в смерти — жизнь.

Всем живым — привет!

К.Бальмонт

 

Сегодня обычный день. Сижу на скамейке в парке. Не по-весеннему холодно. Ветер дует мне в лицо, растрепались волосы, а на глазах — слезы… Пусто на душе. Ни о чем не думаю, абсолютно ни о чем. Смотрю в одну точку и стараюсь забыть, кто я, что собой представляю.

Иду по весеннему парку, медленно, чувствую каждый свой шаг. Думаю о смысле жизни. Каков он? Есть ли он вообще? Для чего моя жизнь? Кому она нужна? Рассуждая так, прихожу к мысли, что я ни для чего и ни для кого живу, что жизнь — и моя, и вообще — бессмысленна. От этого еще больнее стало там, внутри, защемило, заныло сердце мое.

Вдруг: «…сороковые, роковые, трагические, страшные годы войны, и хочется сказать: весь под ногами шар земной, живу, дышу, пою, но в памяти всегда со мной погибшие в бою».

Что это? Услышанные слова встряхнули меня и заставили остановиться. Мой взгляд привлекла группа людей. «Митинг, что ли?..» — пронеслось в голове. Непонятно почему, но меня ухватила, потянула, понесла туда какая-то неподвластная разуму сила. Нет, это был не интерес, не обывательское любопытство, это было желание убежать от себя, от своих бессмысленных рассуждений о смысле жизни… Убежать от своих проблем, попасть в другой мир, прикоснуться к мыслям других людей, очнуться…

…Я уже стояла рядом с этими людьми. У них в глазах — понимание, участие, скорбь. Я услышала историю солдата Великой Отечественной войны, которому и был посвящен митинг: в честь офицера Сергея Григорьевича Митрякова открывали памятник. Этот человек родился в подмосковном городе Солнечногорске. В начале войны, уже после лечения в госпитале, он был направлен на работу в Селтинский военкомат. На митинге о нем вспоминали как о человеке открытом всем людям, сумевшем полюбить культуру и душу другого народа. В 1942 году от незаживающих ран он умер. Его похоронили в центре нашего села, в парке. А еще — ему был двадцать один год. Всего лишь двадцать один…

Горит, переливается, играет, рвется на лоскутки от ветра, греет и воспаляет душу цветом красных гвоздик Вечный огонь. Живые язычки пламени — напоминают о мертвых. Когда-то и в их душах горел огонь, согревал в суровые, морозные зимние ночи, теплил надежду на завтра, давал силы бороться, бороться, бороться… Этот Огонь — символ счастья и горя, жизни и смерти. И Великой Победы моего русского народа. Вечный огонь — это крик памяти, крик окровавленной земли, это крик, вырвавшийся из груди стоном умирающего человека. Вечный огонь будет вечным всегда, как спокойное и прекрасное в своей высоте бездонное небо, увы, не у них над головами…

Пытаюсь проникнуться горечью тех военных лет, представить запах смерти, витавший тогда в воздухе. И сразу становятся смешными мои временные невзгоды, и очень стыдно за себя, за свое малодушие и эгоизм. Ведь они-то, павшие за Родину, не за себя, за родную землю, отчий дом, думали о благе всего советского народа, мечтали о Свободе, Счастье и Мире, о чистом голубом небе. А о чем думаю я?..

Миллионы, миллионы разбитых, искалеченных, изломанных человеческих судеб. Проклятая война! Для чего ты была нужна? Ответь!.. У этих людей, еще таких молодых, едва надкусивших плод жизни, с живым, играющим в глазах огоньком было бы… всё! Вся жизнь. Но… война. Она проклята всеми, потому что принесла столько боли, страданий и горя, унесла жизни стольких людей! Господи, пусть никогда, слышишь, никогда, не повторится этот ужас. Моя родная земля пропитана кровью павших, тех, кто боролся за право называть себя человеком. Более 27 миллионов человек не вернулись к себе домой, к родным и любимым, к женам и матерям, братьям и сестрам. Что может быть горше слез матери, потерявшей своего ребенка? Ничего. Ничего больнее этого, потому что эта боль не утихает никогда. Никогда. Самое страшное — взглянуть в глаза, потому что тяжело видеть неимоверное страдание, потому что твое сердце само готово разорваться и расплавиться от слез.

Прошло более полувека с того дня, как закончилась война. Что перенес русский солдат в этой войне?.. «Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали ли вы когда-нибудь такие глаза, словно присыпанные пеплом, исполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?..» Трудно было. Морально трудно. Нужно было каждый миг жизни находиться в напряжении, быть готовым ко всему. Быть готовым всё потерять. Потерять свой Дом, свою Семью, свою Любовь. Потерять навсегда, потому что война не дает второго шанса.

Только совсем недавно мы стали говорить об огромных, зачастую совершенно напрасных жертвах Великой Отечественной войны, о том, что ее вообще могло не быть… О нашем совершенно безнравственном отношении к своим соотечественникам, побывавшим в плену… Но ведь судьбу человека не повернуть вспять, не переделать! Из воспоминаний русского солдата: «Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: “За что же ты, жизнь, меня так покалечила, за что так исказнила?” Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке!.. Нету и не дождусь!» Никогда не дождутся ответа на этот мучительный вопрос миллионы людей, не вернувшихся с полей сражений, умерших от ран и преждевременных болезней уже в мирное время, после Победы. Болит сердце от трагедии, которую принесла с собой война, и хочется лишь единственного: чтобы это никогда не повторилось. И наш долг перед тем, военным поколением, донести огонь их душ и сердец следующим поколениям, чтобы память о них жила, жила вечно.

Уже закончился митинг, расходятся люди, куда-то далеко ушла моя грусть, мои беды…

Человек зачастую не ценит то, чем обладает. Это мир. Мир отношений между людьми и мир вокруг нас. Проснись! Посмотри на чистое бездонно-голубое небо, на расплывчатую синеватую дымку горизонта, на весь мир! Мир, который прекрасен! Такого подарка тебе не дарил еще никто.

 

В снежные зимы и летние ночи

Много грустим мы зря, между прочим,

Надо любить и надеяться просто.

Людям дарить ну хотя бы не звезды,

Даже не сердце — крупицу участья,

Или надежду на близкое счастье.

Просто улыбку, уверенность в чуде,

Мир-то ведь здорово выдуман, люди!

 

…Сегодня обычный день. Но не для меня. Сегодня я поняла, для чего живу. Я просто не имею права теперь думать так, как думала раньше. Для чего я живу? Для чего живут все люди на Земле? Чтобы дарить людям себя, дарить тепло своего сердца во имя жизни на Земле. Своим честным трудом и всей жизнью продолжать нести высокое звание Человека, помнить о прошлом своего народа, ценить завоевания людей, которые смогли пройти через все препятствия и страдания. Мои проблемы?.. Их теперь уже просто не существует. Так хочется, чтобы наше поколение выдержало все невзгоды нынешнего времени. Должно выдержать. Такова уж судьба русского человека!