«Черный Вторник»

 

 

Вся литературная жизнь небольшого российского города зачастую сводится к существованию одного-единственного объединения. Если раньше такое объединение было обречено на ограниченность рамками периодических заседаний, то сейчас, с появлением Интернета, этих рамок больше нет. Практически каждый может познакомиться с писателями и их произведениями при помощи сети. Так, набрав адрес http://vtornik.ucoz.ru, вы наткнетесь на сайт клуба «Черный вторник», основанного в Набережных Челнах. Клуб объединяет молодых, в основном, людей, живущих в этом городе или как-то связанных с ним. Раз в год небольшим тиражом издается альманах, состоящий преимущественно из произведений, опубликованных на сайте. Сегодня мы представляем некоторых авторов челнинского клуба «Черный Вторник».

 

Ведущий рубрики

Марат Багаутдинов

 

 

 

Андрей Емельянов

 

время

 

время измеряется счетами за телефон.

помнишь, двести счетов назад мы были

совсем молодыми,

а теперь мой позвоночник — сухая березовая ветка,

сука, хрустит. я ненавижу

по ржавым рельсам на кухню и обратно в ванную.

«давай купим махровое полотенце?»

а я не люблю этой водой умываться,

у меня от нее замерзает сердце.

время растет снизу вверх,

и у нас ничего не осталось,

только растет иногда ненужная жалость

после слов:

«сынок, всю пенсию вытащили из кармана,

дай мне на хлеб…»

нет, мать, ничего не осталось,

кроме глаз, изъеденных водой из-под крана,

и запекшейся любви на щеках, после бритвы.

этого мало, мать, этого мало…

да не дрожу я, это трамвай едет

по ребрам города, упавшего навзничь,

раскинувшего бледные руки улиц.

осень наступает ему на горло,

в горле что-то хрипит и булькает,

а нам почти ничего не осталось,

только давиться его переулками…

 

euphorbia

 

когда мальчики уходили на войну,

каждый из них выбирал себе бога,

или богиню, неважно,

главное, чтобы чьи-то глаза

смотрели сверху, внимательно и строго.

 

матери вышивали нитями нужные имена

на бледно-розовой мальчишеской коже,

и, когда начинался первый и последний бой,

нити светились, и кулаки,

крепко сжатые, светились тоже.

 

а матери дома шептали жарко

младшим сестрам в висок,

прижимая к грудям ржаво-красные иглы:

«пусть под сердцем закипает березовый сок

и бежит ручейком по разорванным жилам…»

 

…когда враги вырывали из мертвых и жадных рук

допотопные трехлинейки,

которые стрелять никогда не умели,

все мальчики превратились вдруг

в молочай, березы и сербские ели.

 

 

Евгения Кулакова

 

* * *

А я вожу знакомство с безупречными поэтами,

Шутом и скоморохом, дворовыми грубиянами.

Одни неизменно радуют магазинными котлетами,

Другие — всех женского полу зовут исключительно

дамами!

 

А я всё никак не встречу принца, и лошадь его всё никак

не встречу.

Пришлось научиться смыкать ресницы и медленно

до девяти считать.

Шаль на плечи

Накидывать и умолкать.

 

У меня еще нет даже ребенка, а я уже —

безвозвратно — бабка.

И слишком часто пылают щеки за правду, как на воре —

за воровство — шапка.

Ах, лучше б теперь и не встречать конного:

Я что-то всё время красная и что-то всё время сонная…

 

 

Дмитрий Русин

 

Автопортрет

 

Я стою на мосту,

Я смотрю на закатные храмы —

Только здесь!.. Только здесь

Удивительный школьник,

Испачкав пиджак,

Прислонится к перилам

И сложит кривой самолетик,

Чтоб над Камой парил

На нетвердую тройку диктант.

 

Рождество

 

Там, среди прочего, зеленый шум воды

И даже запахи тысячелетних трав,

И на мундирах ржавые следы,

Но каждый — сын и очень этим прав.

 

Там быстро всё теряет суть и цену

И часто проще многого не знать;

Там старики выращивают смену

И учат форточки зачем-то закрывать.

 

Там снова ты выходишь на дорогу —

Как сумасшедший с траурной свечой,

Но с кедами стареющего Бога

Через плечо.

 

 

Анатолий Ухандеев

 

комета

 

…Пусть комета в землю тычется…

Д.Хармс

 

I.

Я хочу, чтобы это случилось, чтобы в майской морской тишине на планету комета свалилась, когда голубь сидит на окне, когда крошками голубя кормит в сонном чтении слов Луки та девчонка, которой… которой никогда не стирать носки у того сероглазого принца, о котором и речь нейдет, никогда не живать в провинции за бескрайний семейный счет; я хочу, чтобы это случилось, чтоб на землю упал метеор, чтоб, собравши забытую силу, влез в седло доходяга Егор, чтоб с копьем в устающей длани он мечтал о любви своей, чтобы был он смертельно ранен или, может, убит во сне, у него золотые волосы и красивый флажок на древке, и от света ложатся полосы на его петушиной ноге; я хочу, чтобы это случилось, чтоб взорвал океан ураган, когда критик, ликующий мило, банку пива метает в экран, у него добродушные дети и в цветочек с полоской белье, у него нарисованный ветер в голове и на чудо — чутье, он остался один такой, справедливый, гордый, седой. (14 мая 2006 г.)

 

II.

Узнаёшь ты меня? Я вчерашний друг твой в палевой куртке, но где виноватая мина и страшный овцевода с усами портрет? Где стишата в нагрудном кармане, утомленный ландшафтами взгляд, слезы с солью, славяне с данью, где любимый поезд назад из Воронежа, из Волгограда, из Москвы, где два дня за сто и с бульвара того камрада, что к Владимиру сел за стол и пил чай за кружкою кружка, согревал разговором и свет электрический был не нужен, потому что он сам был свет, перестука колес не слышу, мне на празднике встреч не гулять, я б завел себе вещь Маришу и формально вторую мать, трех бы комнат на всех хватило, сказок тоже почать бы край, и прабабушка, ах как мило, будет сына в углу качать, Велемир же молчит серьезно, знает, пепельный свет теребя ручкой детской, рано иль поздно — неизбежно любить тебя, неизбежно кровавить палец, проверяя, жива иль нет, всё ребенок мой жуткий знает, не успев появиться на свет. (23 мая 2006 г.)