МНОГИЕ БЫЛИ СОВСЕМ ДРУГИМИ

 

Одна из непрочитанных всерьёз книг Валерия Болтышева называлась «Многие другие»

 

Наша дружба началась классически: с задиранья. В том числе и задиранья носа.

К тому времени в Ижевске обо мне пошёл слух как о стихотворце-вундеркинде с первого курса Ижевского механического института. И когда на литобъединении «Радуга» при республиканской молодёжной газете «Комсомолец Удмуртии» состоялось обсуждение моих стихов, туда пришёл и Валерка с ещё двумя студентами-филологами из УдГУ.

А пришли они меня «дезавуировать и обезличить» (тут ещё сыграла роль принадлежность к двум разным вузам). Настроены были почти агрессивно. Но как-то ничего у них не получилось. И после обсуждения мы с Валеркой разговорились, а вскоре и подружились (как известно, ещё чаще дружба начинается с вульгарной драки – а тут она была всё же интеллектуально-эстетической). Наша дружба продолжалась до самого его нелепого ухода…

Что она в себя вместила за эти немало лет?

Много чего. И совместные азартные игры в футбол и хоккей. И хождения босиком по ижевским лужам и ручьям с дальнейшим купанием в пруду. И конечно, бесконечные разговоры и чтения друг друга с последующим нелицеприятным обсуждением (кстати, стихи Болтышев слышал замечательно).

А однажды Валерка полез за меня драться. Собственно, начал-то драку, виноват был, как раз я, но с продолжением у меня получилось как-то совсем не очень. Но Валерка (не ради справедливости, а за друга) это дело достойно завершил. Дрался он, а также стрелял, рыбачил и пел значительно лучше меня.

Но это всё ижевский период. А потом я переехал в Москву, и Валерка стал туда наезжать (как и я – в Ижевск). Дружба не прервалась, не стала виртуальной.

Я познакомил Валерку с замечательным старым писателем Александром Михайловичем Борщаговским (более всего известным как первый «космополит» -театральный критик и автор повести «Три тополя на Палихе», по которой потом сняли знаменитый фильм «Три тополя на Плющихе»). Александр Михайлович сразу очень высоко оценил Валеркин прозаический дар и стал его пропагандировать, благодаря чему у Валерки вышли: сначала рассказ в журнале «Новый мир», а потом и книга в Москве (в издательстве «Молодая гвардия»), оказавшаяся единственной столичной. Вышло бы и больше. Но, во-первых, писатель Болтышев был крайне несуетлив, требователен к себе и самокритичен, а во-вторых… времена изменились. Уже потом, в потоке возвращающейся литературы, не то, чтобы не хотелось затеряться, а скорее – не хотелось ему мешать. Валеркина легендарная деликатность доходила даже до таких степеней!

Между тем, те, кто слышат слово, Болтышева ценили неизменно высоко.

Однажды мы гуляли с ним по Переделкину в крайне благостном настроении. При нас были: душистая майская погода, чёрный хлеб, лук и пиво. И я сообразил, что, кроме как сидеть на пенёчках, можно зайти в гости к замечательному поэту фронтового поколения и потрясающему ценителю литературы Александру Петровичу Межирову. Мне очень захотелось их познакомить. Что и было сделано. Они друг другу с первого взгляда понравились. Валерка подарил Межирову свою книжку. Спустя некоторое время, когда Александр Петрович возвращал мне другую книжку, которую я дал ему почитать, – одной до сих пор супермодной писательницы, – Межиров сказал: «Не-е-ет, это не стиль, это имитация стиля, вот у вашего Валеры – это стиль!» Я радостно не возражал.

А как-то на Новый год Валерка с супругой приехали к нам. Приехал к нам по сложившейся традиции и великий режиссер Алексей Герман с женой-соратницей Светланой Кармалитой. Почему-то в тот раз мы с Валеркой ночь напролёт горланили песни (причём Болтышев меня всё время укорял, что я пою на полтона ниже, а мне-то что!). Герман на него долго и пристально смотрел, а потом вдруг предложил сняться в своем фильме «Трудно быть богом». Валерка оторопел, но согласился попробоваться… Благодаря чему мы все, его друзья, можем теперь по много раз пересматривать германовский шедевр – хотя бы для того, чтобы в предельно насыщенных брейгелевско-босховских кадрах находить Валерку…

Сам Болтышев снятый фильм уже не увидел.

А его проза никуда не денется. «Когда устанут от плохого и возжелают лучшего, – писал Давид Самойлов, – настанет время…», далее перечислялись фамилии замечательных, но не самых популярных поэтов. Думаю, к ним можно смело добавить и имя прозаика Валерия Болтышева.

 

Памяти Валерия Болтышева

 

1

Не знал ты, как жизнь закончится.

А знаешь, чего мне хочется?

Поговорить с тобой, поговорить,

веселый глинтвейн сварить.

 

И у табачной лавочки,

где в блестках еловые лапочки,

почувствовать остро, что Новый год! -

прошедший, счастливый тот.

 

Мы в эти блестки вглядывались,

о будущем не догадывались.

И падал неспешный снежок густой -

велеть бы ему: «Постой!».

 

2

Что с тобой, дружище, приключилось,

не узнают люди никогда.

Это называется беда.

Но она за нами волочилась

много лет – последних для тебя,

а порой бросала нас, любя.

 

Выбрала тебя – ты был красивей,

мужественней, строже и добрей.

…Парикмахер, ты меня побрей! -

чтобы не был я, как мерин, сивый.

Чтоб она мной не пренебрегла -

сколько надо, столько и ждала.

 

3

Ты был рыбаком и рыбкой

и часто себя ловил

на том, что встречал улыбкой

крючок, достающий ил.

 

Ты возненавидел то, что

удерживает на земле

меня – даже если тошно

от рукописи в столе.

 

У берега бултыхаюсь,

а ты уплыл далеко.

В несовершённом каюсь,

и ты прощаешь легко.

 

P.S. Когда у Валерки случился 50-летний юбилей, поймал себя на диковатой мысли: ну, слава богу, до пятидесяти дожил!..